| Люди от людей отличаются |
|
В начале июня Югорск встречал главного хормейстера Мариинского театра, Заслуженного деятеля искусств Российской Федерации Андрея Александровича Петренко. Маэстро прибыл в первый кафедральный город, чтобы дать несколько мастер-классов певчим и регентам Югорской епархии и выступить на Благотворительном концерте в поддержку строительства Богоявленского кафедрального собора. Пользуясь случаем, мы задали А.А. Петренко несколько вопросов о нем самом, его работе и состоянии русской культуры. Корр.: Андрей Александрович, готовясь к интервью, я ничего не нашла про Ваше детство – Вы закрытый человек? А. Петренко: Детство? С 7 лет пел в хоре мальчиков; в 17 закончил училище имени Глинки в Ленинграде и поступил в консерваторию. Корр.: Все мальчишки в детстве мечтали быть космонавтами или пожарными, а Вы связали свою жизнь с музыкой? А. Петренко: Это не я связал, меня связали с музыкой, потому что мама пела в хоре. Она привела меня в училище, я выдержал большой конкурс - в то время был конкурс около 25 человек на место - и поступил в училище. Очень престижное учебное заведение и до сих пор, очень многие выдающиеся музыканты, всех даже не перечислить: Александр Дмитриев, Дмитрий Китаенко, Семен Бычков, Владимир Зива, себя не имею ввиду, Андрей Борейко – всемирно известные дирижеры вышли из стен этого училища. Если других вспомнить: Атлантов Владимир, Титов Александр, Дмитрий Смирнов – замечательный, очень известен сейчас как хоровой композитор… Такое всестороннее музыкальное образование прямо с первого класса. Корр.: Значит, футбола в детстве у вас не было? А. Петренко: Как же! Сплошной футбол. Конечно, было, как же не было! Корр.: Профессия хормейстер для нас, обывателей, звучит очень загадочно, почти как метранпаж, что составляет суть работы хормейстера вообще и суть работы главного хормейстера театра в частности? А. Петренко: Преимущество главного в том, что он имеет определяющую роль при подборе кадров. Я говорю: да, этого человека мы берем. А в целом – главный ты хормейстер или не главный – никакой разницы нет. Ты должен людей объединить в унисон, чтобы они не были собранием вместе поющих. Жизнь показывает, что хорошо петь просто так вместе невозможно. Можно петь душевно застольные песни, обрядовые… Это будет замечательно, к месту, и звучать, и радовать душу, и друг друга… Но это не профессиональное пение, потому что в этом отсутствует унисон. Основа, это собрать десять человек, чтобы они пели, как один. Это самое главное. В этом и есть основная задача хормейстера. Для каждой партии. Потом эти четыре партии, или они там делятся на восемь или на двенадцать, на шестнадцать, но чтобы они на основе этого унисона выстраивали гармоническую вертикаль, красивую, нарядную, объемную и чистую конечно. Это помимо музыкантских задач: музыкантских задач не счесть и неинтересно о них говорить. Корр.: Вы, наверное, слушали много разных хоров, ездили по миру. Часто ли вас радует народное пение? Есть ли в каком-то народе эта струна унисона на генном уровне. А. Петренко: Грузинов трудно перепеть. Как люди шутят: три грузина – уже хор. Корр.: Это правда? А. Петренко: Это правда. На самом деле, удивительная генетика, особенно в мужской части. Великолепно! Именно природой данная наследственная черта. Культура потому что древняя, певческая, она и до сих пор жива, и самобытна до сих пор. Они поют не классическим звуком. А таким… Для нас он кажется прямой. Но он абсолютно душевный, духовный и приятный на слух, не вызывает отторжения. Хотя, если его чуть-чуть исказить или спародировать, то это уже будет нехорошо. Корр. : Есть такое мнение, что современные люди перестали слышать жизнь. Мы не слышим ветер, плеск воды, шёпот травы, пение птиц, мы разучились слушать тишину и слышать друг друга. Сейчас на каждом шагу можно встретить человека с наушниками в ушах. Хорошо это или плохо? Вы что думаете? А Петренко: Есть такое слово: наушничать. Оно имеет негативный оттенок: вливать в уши негативную информацию для каких-то своих целей. Так вот, эти наушники, они им наушничают. Молодые люди, которые ходят в наушниках, они там ничего хорошего не слышат. Есть исключения, когда человек изучает иностранный язык или готовится к экзаменам, или слушает произведения, которые ему нужно будет, скажем, показать широкой публике и он слушает варианты исполнения, интерпретаций, трактовок. А если просто ходить и слушать попсу в ушах… Человек, когда слушает, во-первых, он не думает. Это просто взять и выключить мозг. Надеть наушники, включить ударную музыку, в которой каждая доля сильная, и ударить по мозгам. Они потом такие и вырастают. Корр.: То есть, отключают мозг. А. Петренко: Естественно. Причем это абсолютно намеренно и уже долгое время совершенно сознательно происходит. Почему-то об этом не очень задумываются. Но этому надо противопоставлять какую-то другую культуру. Нельзя просто запретить ходить в наушниках. Ну и что? Будут в машинах БУМ-БУМ-БУМ… Потому что людям нравится, когда мозг отключен. Может, с их точки зрения, это и хорошо: если там нечего включать, так лучше и отключить. Корр.: Но мы так соберем поколение безмозглых. А. Петренко: Так, мы его уже собрали. Оно уже есть. Просто, к счастью, есть и другие примеры - талантливой молодежи. Так было всегда на самом деле, просто, были не наушники, а что-то другое. Нам сейчас кажется, что все зло в наушниках, а, может быть, сто лет назад зло в чём-то другом было. Может быть, кто-то ходил в храм слушать пение, а кто-то ходил на пригорок пить брагу, и вырастал тоже своеобразной личностью. Кто-то в университеты ходил пешком с Севера, а кто-то на месте пил. Вопрос сложный, чтобы вот так сказать однозначно, но, конечно, направленное уничтожение культуры – оно явно присутствует. Русской культуры. Национальные принадлежности нивелируются, а все это унифицированное и тупое – культивируется. Корр.: Не только культуры, но и личности вообще, пожалуй. А. Петренко: Ну, естественно. Когда нет принадлежности к народу и его традициям, то ничего нет. Источник какой сейчас? Телевизор и компакт диск – вот источник наполнения личности. Вот, он смотрит на «звезд», которых преподносят, и человек с неокрепшей психикой хочет быть таким же, подражать им. Потому что эти люди – наверху, о чем многие молодые мечтают. Для того чтобы подогревать их интерес в эту сторону - устраивают конкурсы. «Голос» и прочее. Но, опять-таки, сама по себе идея хорошая, выбрать талантливых людей. А вот для чего выбрать? Вот вопрос! Корр.: Если бы Вы могли сделать революцию в музыке, что бы Вы изменили? А. Петренко: Я не сторонник революций, тем более, что в музыкальном мире невозможно ничего изменить. Невозможно сказать, давайте все будем слушать Баха, Моцарта, Бетховена там, Гайдна, Рахманинова, Чайковского…. и станет все хорошо, и наступит благо. Хотя, в Японии в метро играют Моцарта и это умиротворенное, приятное времяпровождения. Когда ты едешь, предположим, в Токио, в метро, волей-неволей прислушиваешься. Какая-то гармония, люди беззлобные, никто не толкается, не ругается. Эти люди находятся в сфере культуры. Исподволь, совершенно об этом не задумываясь. Это как частный пример, а таких примеров много, на самом деле. Это должно быть с детского сада: это музыкальные уроки, это школа, где люди должны петь в хоре, где люди должны знать, ну, хотя бы, сто песен, которые их объединяют. Они в любой точке мира встретятся и: а ну-ка, давай, мы с тобой споем. И они знают что петь. А сейчас? Давай споем. И что? И ничего? По куплету максимум и то с неправильным текстом. Корр.: Совсем маленькие дети настроены правильно, пока их не испортит жизнь. А.Петренко: Естественно. Это уже доказано, что воспитание личности происходит до трех лет. Нам кажется, что это не так. Но это доказано: в три года человек уже личность. Корр.: В моем детстве на семейных праздниках всегда пели хором. Считалось, что если вечер прошел без песен, то он прошел зря. Почему важно поддерживать культуру хорового пения в народе? А. Петренко: На самом деле её никто насильно не внедрял и не поддерживал. Культура – она вековая, пришла из деревни. Корр.: Почему она исчезла, эта культура? А. Петренко: Потому что деревня исчезла. Вернее сказать, она не исчезла, а ее уничтожили. Я несколько лет назад ездил в Вологодскую область. Давно мечтал сплавиться на лодке по лесной реке. Иногда мои мечты сбываются. Мы с моим другом, дирижером, по лесной речке дней восемь-девять сплавлялись просто на веслах. И я видел эти заброшенные деревни. Просто чёрные дома. Я не понимал, почему они чёрные? Спрашиваю: что они, сгорели? Мне говорят: нет, они просто чернеют. Когда в них никто не живет, они становятся чёрными. По берегу прекрасной чистой реки, из родников которой можно пить воду, стоят чёрные большие деревни, потому что там никто не живет. Это там, где были песни, обряды, танцы… Где люди? Они ушли в город. В городе им сказали: так, а теперь будете слушать вот это и вот это, а жить так и так. И ценности у вас будут: работа, деньги, карьера. Всё! Деревню уничтожили и культуру, конечно, с ней. Откуда подпитка вся шла? И музыки, и живописи, и литературы? А потом литература сделала акцент в сторону «ГУЛАГа», песни стали из «ГУЛАГа», основным репертуаром стала эта особая субкультура. Она пользуется популярностью очень большой… Руководители многие оттуда же… Поэтому так и живем. Корр: Андрей Александрович, а можно охарактеризовать человека, зная его музыкальные пристрастия? А. Петренко: (задумался) Хотелось бы сказать, что можно. Хотя, у меня есть и другие примеры: человек любит музыку и классическую музыку, а на самом деле негодяй отъявленный. Поэтому не всё так просто. Корр.: Для Вас кто-то является эталоном музыкального искусства? А. Петренко: Пожалуй, нет. Не потому, что я о себе высокого мнения какого-то, но нет кумиров, чтобы я сказал: хочу быть таким же. Меня устраивает моя роль. Мы не можем себя оценить, на какой бы мы ни находились высоте (слово не хорошее, в данном случае – не скромное), но я знаю, что я сделал и как я сделал. Я перед собой отвечаю, когда дирижирую или готовлю что-то. Я для себя это делаю, не для кого-то. Не правда, что для зрителя, или для публики… Я это делаю для себя. Это могут не правильно понять: что значит «для себя», надо жить для других! Но если ты будешь правильно жить для себя, то и другим останется (смеется). Корр.: Практически невозможно встретить человека, который был бы доволен своей работой. Все рассказывают, как им тяжело, как неправильно устроено их дело… Вы когда-нибудь хотели изменить своей профессии? А. Петренко: Никогда мне не задавали такого вопроса. Я совершенно искренне скажу: нет, не хотел бы совершенно! У меня происходит постоянно некоторое раздвоение: я закончил Ленинградскую консерваторию по классу хорового дирижирования и оперно-симфонического. И по жизни у меня параллельно идут две биографии, я такой «труфальдино». С одной стороны, линия хора, с другой - непрерывающаяся линия симфоническая рядом. На самом деле, когда приходится указывать мою биографию для какого-нибудь концерта, мне говорят: это очень много. Тогда я говорю, ну, печатайте симфоническую биографию, она такая же объемная, как и хоровая. А если хоровой концерт, то говорю: пишите хоровую биографию… В общем, на двух человек я уже наработал (улыбается). Мне это интересно, я люблю перемещения в рамках своей деятельности. Корр.: Поэт сказал: «Умом Россию не понять…», а есть песня, через которую можно понять русского человека? А. Петренко: Понять характер через какую-то одну песню? Нет, невозможно. Это немного притянуто, чтобы сказали «Ах, ты степь широкая», «Во поле береза стояла» - это не совсем так. Это просто песни, которые на слуху. Но их очень мало на слуху. Их должно быть намного больше, чтобы появились такие скрепы национальные. Нас, прежде всего, объединяет язык. А через пение – это самый прямой путь. Сейчас, слава Богу, как-то сдвинулась эта тяжеловесная машина, что-то заискрило… Что-то стали петь. Но кадров нет! Кадры-то вымерли. Остались единицы. Единицы! Что вы думаете, я езжу? Мне так уж хочется приехать в Югорск? До Екатеринбурга долететь, потом сесть на поезд, 12 – 13 часов трястись в поезде… Ну, во-первых, здесь владыка Фотий, потом просто, какая-то совесть, или какая-то тяга к людям, тяга помочь… Когда я вижу глаза певчих, когда я с ними репетирую (я их иногда хвалю, иногда поругиваю, иногда жестко поругиваю, но вижу, как они впитывают), я хочу им отдать, всё, что могу. Что-то должно сохраниться и не прерываться. Мое воспитание - это традиции Римского-Корсакова. Римский-Корсаков, Климов, Елизавета Петровна Кудрявцева, у которой я заканчивал консерваторию… Я как бы четвертое поколение еще великой русской Петербургской музыкальной школы. Не хочется, чтобы оно ушло. Здесь, я вам могу честно сказать, нет вообще этой традиции. Я вижу тягу людей к искусству и думаю: если я не приеду, то кто? Никто не приедет. Мне жалко просто. За державу обидно, как говорил великий герой. Корр.: Может быть, глубинкой прирастет русская культура? А. Петренко: Может быть. Потому что талантов в глубинке больше, на самом деле. Народных или природных, как хотите их называйте. Они не так информированы, как жители мегаполиса. Они еще, может быть, живут в своём доме, общаются с природой, с домашними животными: это такой тренажер любви – собаки, кошки. Потом у него есть братья и сестры – семейная традиция какая-то, и это очень важно, это развивает личность. Потом это все переходит в качество. И если на почву эту направить профессиональный поток, то из талантливого человека можно вырастить великого человека. А подобного городского человека можно сделать только профессионалом. Можно научить искусству, но талант очень трудно раскрыть, потому что зерна личности нет. И желание есть, но зерна нет, потому что нет истории его жизни, которая бы к этому подвела; истории жизни его родителей, которые собственно, не виноваты, что попали в такие условия. Корр.: Андрей Александрович, Вы уже чувствуете сибиряков? Северян? Можете охарактеризовать их индивидуальность? Или они не отличаются от других людей? А. Петренко: Всегда всем хочется, чтобы я сказал, что они отличаются неким таким сибирским характером… На самом деле, ничем они не отличаются, если так уж правду сказать. Отличаются только люди от людей: кто-то несет нравственный заряд, а кто-то не несет. В Сибири это, на Урале или в Средней полосе, Петербурге, или в Москве – ну никакого значения. Корр.: В заключение разговора просьба: пропойте нашим читателям какое-то пожелание. Какой-то песенной строчкой. А. Петренко: Песенной не хочу. Хочу пожелать – слушать. То, с чего мы начали: слушать друг друга, слушать голос природы, шум ветра, шелест травы, крик птиц – это то, что расширяет душу, создает другое видение мира. Мир становится объемным. И любить людей окружающих, потому что - это банально выгодно. Ели я делаю свою работу так, что она представляет из себя высокий образец искусства, то я могу рассчитывать, что в магазине смогу купить хороший хлеб или хороший квас. Я люблю квас и не могу купить в России хороший квас. Вынужден покупать сусло и сам делаю дома квас. Потому что меня не любят те, кто делает квас! А я их люблю! Я им даю хорошие концерты! С этой точки зрения (не только православной), любить друг друга – это просто выгодно. Выгодно, чтобы люди делились лучшим с окружающими их. Спрашивала Г. Логачева.
|
